Пенджаби дхаба на поверку
оказалась дхабой в южноиндийском стиле: 4 стола, все забиты, рассиживаться не
принято, только пожрал – будь добр, свали, освободи место другим. Всё забито.
Но уже поздно и темно, искать едальню другую
небезопасно. Стоим под дождём и ждём места. Наконец, место освобождается.
Подходит мальчик. Разумеется, не бельмеса по-английски. Под потолком висят на
картонках таблички, по-видимому, с названиями блюд, которые можно съесть. Из
всего я могу прочитать только слово «кхир», что такое этот кхир – я не знаю, а
эти ребята и не объяснят. Ладно, если что, закажем кхир, там видно будет.
Готовят прям тут же, на открытом огне несколько котлов гигантских. Повар
заигрывающее подзывает меня, сую нос во все кастрюли. Ни хрена не понимаю –
однородное месиво и варёво, он мне очень очень - очень быстро скороговоркой
говорит, что это. Я же жрала это месяц в Тамил Наду, я должна знать, мне надо
отчётливо услышать и я вспомню – что это. Дхире дхире болие! (Говорите
медленнее). Чувак, видимо, охренел от моего хинди, рот открыл от удивления и
замолк (это я сейчас понимаю, что надо было сказать «дхире дхире боло»,
потому что болие – это типа как у нас на «вы», обслуге в дхабе «вы» не
говорят, у малого был разрыв шаблона). Подходит мальчик, членораздельно
произносит : «дал» (это либо горох, но скорее блюдо, приготовленное из гороха,
типа похлёбки), слава тебе, Шива, ну хоть дал, хотя в этом месиве в котлах даже
не видно, что это дал (на вид совсем ни как русский горох), Наташка не
выдерживает, говорит мне, что она щас на русском с ними всё устроит. Я прошу её взять дал и чапатти (лепёшки), он
тоже лезет во все котлы, кроме дала берёт ещё какую-то хрень, на вид из бобов.
Мальчик из обслуги посчитал деньги, уюзанные настолько, что больше походят на
тряпочки, нежели на деньги, поковырял в носу, почесал во всех местах, этими же
руками хлобысь чапаттину мне на блюдо,
поварешкой дал и другую смесь в тарелки. Как же обожаю Индию! Из ведра налил
воды в стаканы. Вот на юге мы пили эту воду из ведёр, а не везде была
бутилированная. Страшно только в первый раз))) потом видишь, когда 2 грязных
пальца опускаются в два стакана, вся рука погружается в ведро с водой, и вот
ставятся 2 стакана, наполненные водой неизвестного происхождения. А жара такая,
что плевать, что лишь бы вода. Местные пьют, им ничего, у них же иммунитет.
Кстати говоря, ничего нам тогда не было с той воды. А жрачку клали на пальмовые
листы, предлагали, правда, газетку, в которой до этого не пойми что было
завёрнуто, но мне лист пальмы как-то чище казался. Но тут теперь мы не на юге, а в Химачале, на
севере, так что мальчика просим воды бутилированной принести. По сути, ели мы
масала досу. Наташку несколько раз предупреждала, что это адЪ, чтобы губами
ничего не касалась, но Наташка любитель практического опыта, через 5 минут
сказала, что губы жжёт не щадно, невозможно терпеть, и облизнула их. Ой зря.
Глаза у неё округлились. Спустя 2,5 года
очень даже ничего мне показалась эта масала доса. Мальчик подал ещё лепёшки.
Дождь стучал по крыше уютной дхабы. Было так по-домашнему тепло, уютно, сытно,
вкусно, так по-индийски шумно. В который раз почувствовала себя дома, почувствовала
себя спокойной и счастливой. Дом там, где тебе хорошо. Я всегда чувствую себя
как дома среди местных. Как же я люблю индийских людей! В этой дхабе никто не
пялится, люди среднего достатка, не бедняки (ага, я позже узнала цены –
беднякам такое не осилить). И тут, нарушая мою внутреннюю идиллию, входит
Сонам. Насквозь мокрая футболка, мокрое лицо, улыбка до ушей и капли воды в
волосах. Разумеется, он никуда не уехал! Кто бы сомневался. Если он сказал, что
в 19.15 последний автобус, козе ясно, что в 20.00 он не уедет, чего было мозги
парить, сразу бы пошёл с нами. Хотя он сказал, что нашёл автобус, который едет
через Чандигарх, и что в Ревалсар пребывает только к утру. А смысл? До
Ревалсара час езды! Конечно, ему не хотелось плутать. Я не стала спрашивать,
почему он не уехал на такси, по его словам, такси стоило бы ему 400-600 рупий,
впрочем, он не прав. За 100-150 уехал бы на рикше. Мне становится любопытно,
из-за кого из нас он остался. Садится рядом с Наташкой. Потому что хочет сидеть
с ней или потому что хочет смотреть на меня? Неужели ему с Наташкой интереснее,
она же ведь почти не говорит на инглиш. Чёрт его разберёт. Спрашиваю его, что
такое кхир? Это сладкая рисовая каша с кокосом, кешью и специями, подаётся
холодной. Вот значит что мы ели у Ашока в гостях. Заказываем и кхир – это очень
вкусная, потрясающе вкусная вещь. Это десерт. Сонам заботливо просит нас не
пить поданную воду, а мы не пьём, мы ждём нашу воду в бутылках. Вокруг запах
еды и благовоний, навоза. Этот ни с чем несравнимый индийский запах: специи,
навоз, благовония, фрукты и цветы. Это
запах говорит о том, что ты находишься в космосе под названием Мата Бхарат
(мама Индия). Я рада, что Сонам вернулся. После ужина идём селить Сонама в наш
отель. Манагер просто зверь – за сингл дерёт с Сонама 500 рупий, мы за дабл
платим 400. Сонам говорит, что он местный, пытается говорить на хинди – манагер
не реагирует. А вот и не буду я влезать, он - мужик, пусть сам решает свои
проблемы, он знал, на что шёл, я даже не сомневаюсь, что это для него ощутимая
сумма, но я девочка, девочки, особенно в Индии, да и в Азии вообще, стоят в
сторонке и молчат, когда мужчины разговаривают. Наташка понимает, в чём дело,
пытается влезть, я молчу, не буду я переводить. Мы, иностранки, заселились за
нормальную цену, если он – местный (6 лет в стране, плюс всё-таки он азиат, а
не европеец) не может у этого индуса нормальную цену взять – то грош цена ему в
базарный день. Наташка предлагает ему пойти в другой отель, но Сонам говорит,
что ноу проблем. А мы-то знаем, что в другом отеле ему предложат клоповник и
вонючую клетку за те же деньги, тут хоть чистый по индийским меркам номер
будет. Идём в номер к Сонаму, типа посидеть. Сонам обожает европейскую музыку,
я не люблю. Включает нам битлов, я не знаю ни одной песни битлов, но перевожу
Наташке слова, хотя она подпевает, не зная о чём. Наташка не выдерживает и спрашивает Сонама,
почему он ни разу не предложил нам гаш. «Я думал, вы не курите, да, конечно,
угощайтесь», и начинает крутить второй косяк. Я до сих пор не понимаю, почему
он это сделал – то ли потому что он для нас похуже хотел скрутить, то ли,
наоборот, из вежливости начал новый делать, типа европейки не будут с ним один
косяк курить. Мы с Наташкой живо ему объяснили, что мы простые девчонки, стали
радостно курить один на всех. Сонам – не Ашок, мне после него курить не
противно. И мы же типа друзья. У Сонама разрядилась батарея, он просит Наталью
принести шнур, она уходит за шнуром. Мы остаёмся вдвоём. Смотрим пристально
друг на друга, ощупываем глазами. Ни за что я не сделаю первого шага. Хватит с
меня этих индийских влюблённостей. Сонам отводит глаза – слабачок. Мне очень
хочется к нему прикоснуться. Это как шоколадка, лежит перед тобой,
распакованная, ты на неё смотришь, смотришь, ты же хочешь шоколадку, стоит только
протянуть руку – и бери её, она твоя, такая вкусная, сладкая, восхитительная.
Такие же терзания я испытываю, находясь с Сонамом на расстоянии каких-то 20 см.
Но я не беру шоколадку, она вредна для здоровья, от неё будут болеть зубы,
разовьётся кариес, вылезут прыщи на лице. Я не хочу, чтобы у меня в душе
появились прыщи или кариес. Но я обожаю шоколад, я накидываюсь порой на него и
жру по 2-3 штуки за раз, не могу ничего с собой поделать – это сильнее меня.
Воля моя слаба, Сонам - притягательный
шоколад. Но тут возвращается Наташка. Даёт Сонаму провод. И…о нет, она начинает
заплетать Сонаму косичку. Вот так да!!!
ААААААААААААААААААААААААА! С её-то колокольни понятно, ничего такого. Но
я бешусь, я как тигр в клетке. Идите все в лес, а я иду спать. Наташка уходит
за мной. Сонам говорит, что принесёт шнур через час, а то утром он может
забыть, и он встанет рано-рано.
Зайдя в номер, мы с
Натахой делимся ощущениями – у меня в голове вертолёты, всё плывёт вокруг,
будто перепил, только сознание чистое, а предметы плывут, у Натахи тоже самое.
Гаш был какой-то вонючий и горький – где Сонам такую дрянь взял. И если это приход, так нафиг такой приход нужен,
валяемся как дуры поперёк кровати.
Говорю Натахе идти в душ первой, хочу, чтобы Сонам пришёл отдавать
зарядку, когда я буду в душе, и чтобы мы с ним больше не увиделись
Н_И_К_О_Г_Д_А иначе я за себя не
отвечаю. Пялюсь в потолок, в вентилятор, прислушиваюсь к голосам с улицы.
Бредовые мысли посещают: в номере есть телефон – позвоню-ка Сонаму, позову в
гости, но понимаю, что не помню номера его комнаты. Быстрей бы пойти в душ, у
меня вентилятор перед глазами крутится, хотя он выключен. И всякие бредовые
мысли в голову лезут, что вот если сейчас накосячить с Сонамом, то потом перед
собой можно оправдаться, что дело было по укурке, а его я никогда больше не
увижу. Но как-то косячить не хочется, хочется любить. Наташка кричит из душа,
что в душе только холодная вода и бр бр бр ей мыться, я ей предлагаю
использовать ведро и ковшик, Наташка недовольно бубнит, не любит она мыться в
индиан стайл. Наконец, душ свободен, и я ухожу. Мне раз двадцать, как минимум,
кажется, что приходит Сонам, я специально делаю всё медленно. И вот в дверь мне
стучит Наташка и говорит, чтобы я не выходила голой – у нас гость. В меня как
бес вселился, безумно хочется выйти голой, абсолютно голой, совсем голой, но
это детский сад какой-то, напялила свою пижаму, что по индийским меркам почти
голая и вышла. Сонам отвёл глаза. О как! Всё веселее и веселее. Сонам курил
очередной косяк, стряхивая пепел в стакан.
- Почему расплёл косу, которую Наташа заплела?
- я принимал душ, не хотел мочить волосы.
Запускаю руку в его
кудри, он разве что не мурлыкает, как
сытый тигр. Сидим, тупим, молчим.
И долго так сидеть будем? Говорю Сонаму, что его гашиш редкостная дрянь, от
которого голова болит. Но он не курит биди, а курить ему охота. Наташка
говорит, что хочет спать. Я ожидаю, что Сонам спросит меня хочу ли я спать и
если нет, предложит потупить в его номере, но Сонам резко встаёт и уходит, так
резко, что я даже не успеваю встать с кровати. В дверях прощаемся, пожимаем
друг другу руки. Сонам, ты тормоз!!!! Он
уходит. Разочарованно выдыхаю. Через несколько минут звонит телефон – это
Сонам. Говорит, чтобы мы закрылись на все замки, не реагировали ни на какие стуки
в дверь, никому не отпирали. Неужели мы похожи на лохушек? Беспокоится о нас.
Пожелали друг другу спокойно ночи, я ждала продолжения, но он повесил трубку.
Тут Наташка начинает подливать масла в огонь:
- Насть, он позвонил, он хотел тебя услышать,
ведь я не говорю по-английски, он знал, что ты ответишь на телефон. Он просто
стесняется, но он тебя хочет.
- Наташ, не пари ерунды, он просто за нас
беспокоится. Индус бы давно уже из штанов выпрыгнул, а этот спокойный такой, я
думаю, в Ревалсаре у него есть подружка.
- я тоже так думаю, тибетские девки красят
глаза, носят каблуки и одеваются по-современному, скорее всего, у них и в
сексуальном плане всё современно…
- А Сонам к тому же и красивый
- и неглупый
- и такой милый
- да, чертовски милый.
- и меня не хочет!
- глупости не говори. Он буддист, у него всё
по-другому. Он здесь и сейчас живёт: было хорошо – хорошо, это прошло – ну и
пусть прошло, у него всё на самотёк. Он
ни к кому и ни к чему не привязывается,
его религия его этому учит.
- да, пустота внутри, ни о чём не жалеть,
только момент «сейчас» и ничего кроме.
- тебе надо пойти к нему в номер.
- с чего бы это?
- ну с того, что как-то скучно, чтобы было
завтра утром над чем поржать.
- тебе в Дели не хватило поржать утром?
- в Дели другое было.
- угу. Другой я бы сказала. Наташа, то есть ты
хочешь, чтобы я пошла к Сонаму сейчас, чтобы тебе утром было над чем поржать?
- и по этой причине тоже. Ты ведь тоже ржала
надо мной в Вашиште, а я над тобой в Дели – мы квиты.
- значит, мне не надо идти.
-надо, чтобы ты потом не жалела.
- если бы я жалела, что не пойду, я бы сейчас
уже там была.
- иди бегом, пока он не уснул.
- а если у него девушка есть?
- вот и узнаешь…
- да ну бред какой…
Ещё очень долго
продолжается в таком духе, мне интересно, как далеко зайдёт Наташка, я-то
абсолютно уверена, что никуда не пойду, просто потому что мне этого не надо,
когда мне надо, я просто делаю и всё. Чтобы потом не жалеть. Вспоминаю, как я
делала что попало в Варанаси и в Дели, и ничуть не жалею, если бы была
возможность прожить снова – всё сделала также. И это главное – никогда не
жалеть о содеянном. Ещё несколько раз Наташа настоятельно рекомендует мне пойти
к Сонаму, мы смеёмся как ненормальные, припоминая дружбы народов: непалец,
индиец, а вот бутанца для коллекции не хватает – собери все народы Азии и
получи приз – депортацию за непристойное поведение. В комнате напротив на всю
катушку орёт телевизор, мы затыкаем уши
берушами и ложимся спать.
Я не могу уснуть.
Вспоминаю Галчонка. Он живёт в 10 км от Ревалсара, каждый день к 8 утра он
приезжает в свою дхабу, целыми днями чистит, моет, готовит, часов в 10 вечера
он уезжает домой. И так целыми днями без праздников и выходных. Почему, почему
он при этом не озлоблен на мир, почему он не ненавидит людей, почему он всегда
мил, добр, приветлив, улыбчив и готов помочь? Почему на лице у него нет
отпечатка хронической ненависти к миру и угрюмости? Почему я всегда устаю так,
что готова убить любого, кто передо мной садится в метро, почему я не могу быть
такой, как Галчонок? Почему меня бесят люди – тупые унылые алчные твари. Перед
глазами стоит картинка – лагерь бангладешских беженцев под мостом – нищета,
грязь, убогость. Дети улыбаются, копошатся в грязи, женщины смеются,
переговариваются, стирая бельё в реке.
Они принимают свою судьбу как данность, а не думают о собственном несчастье.
Все эти люди гораздо лучше, мудрее, счастливее меня. Они принимают этот мир
таким, каков он есть, не выливая на него грязные чёрные краски и помои, они не искажают мир отравой своего
восприятия. Мне их не жаль, я им завидую. У них голова устроена по-другому. Я
боялась, что Сонам меня отвергнет. Ну и
что, что я иностранка – он не обязан меня любить. А ещё я боялась даже больше,
что он не отвергнет меня, просто потому что женщине не прилично отказывать. Я
бы не пережила, если бы моё эго вновь растоптали. Но я же не есть эго, а я
постоянно путаю себя и эго, это моя ошибка – от того я так несчастна. Слёзы
стекают на подушку. Я перманентно страдаю, потому что сама позволяю себе страдать.
Будда говорил: нужно отречься от всего, от эго и перестать страдать, жизнь есть
страдание. Индуисты так не считают. Если бы моё эго победило, я бы встала и
пошла к Сонаму, чтобы убедиться, какая я классная, или же убедиться в обратном.
Но Сонам этого не заслужил, он очень милый и добрый мальчик, не заслужил он,
чтобы какая-то стерва за счёт него свои внутренние проблемы разрешала. Поеду непременно
снова в Варанаси, буду вместе с тётками стирать бельё в Ганге – отличный способ
очищения сознания. Говорят, бог везде, но я его только в Варанаси чувствую.