Ода любимому городу.
Февраль.
В Бенаресе остановилось время. Гхаты катаются в туман, греюсь упогребальных костров. Какое число, какой день недели - не важно. Я даже незнаю, что мне теперь важно. Способность к рефлексии начисто пропала. Вечныйвнутренний диалог прекратился. Нет ни прошлого, ни будущего, ни желания об этомбеспокоится. Может, я становлюсь инфантильной, уподобляясь местным. Не знаю. Инет желания знать.
В Индии учишься простым вещам: горячий душ вызывает восторг, завтраквызывает восторг - вау еда, особенно привычный хлеб и кофе. За варёные яйца явообще душу дьяволу продам. Если за ночь футболка высохла - тоже восторг: ура,чистую одену. Рассвет это - дикое всепоглощающие счастье. Закат - это красота исчастье. Просыпаться под индусячьи вопли - это восторг. Возиться с ребёнкомБаблу - это восторг. Все ощущения острые и яркие, будто заново родилась,незамутнённым взглядом ребёнка, у которого всё впервые, смотрю я на мир.Прекрасный удивительный мир вокруг. Еда, мычанье коров, гудки, шум, гам всевызывает восторг. Я будто заново родилась. Жизнь как чудо.
Рассвет в Варанаси совершенен. Прекрасен. Лучшие виденные мноюрассветы. Из темноты проступает город в волшебных розовых тонах. Станет светло-светло,и спустя какое-то время на фоне светлого дня из Ганги выкатывается розовый шарсолнца и окрашивает реку в пурпурный цвет. Приходит Прем, и на опустевшем, непривычно лысом гхатев идеальном одиночестве проводит аарти. Прямо над восходящими солнцем. Чутькивает мне. Узнал. И он совершенен в этот момент, как рассвет. Прем – значит любовь. И внутри меня любовь кгороду, даже страсть, что-то дикое и неописуемое, энергетически сильное,тёплое, даже горячее, пряное, острое, сводящее с ума. Этот город делает менясумасшедшей.
Я так вижу. А потом гхаты начинают жить своейбешеной жизнью.
Каждый день как чудо. Подарок судьбы. Я пью солнце гигантскимиглотками. Впитываю в себя мою Индию. Вбираю молекулы и атомы жизненной силы.
Апрель.
Если выйти гулять в 4.00, то дует приятный ветерок. Если сесть спадмасану (поза лотоса) с застывшейхордой спины, то все думают, что ты медитируешь, и никто не беспокоит. Я сижу идышу: вилома на вдохе, уджайи на выдохе (практикипранаямы – упражнения на дыхание). Или наоборот. Что попроще. И никто нелезет. Заодно практика пранаямы. И сидеть без движения даже прохладно, что ужечудо. Дышать можно только с 4-х до 4.30 утра, потом температура подползает к 40градусам, после 6 утра – близится к 50. Ни дуновения ветра, ни облачка. Всёзастыло и изнывает от зноя.
Вечность целует меня на раскаленных ступенях гхатов бликами ярких сари.Вдыхая пепел погребальных костров, терпкие пряные ароматы древнего города.Ощущая на губах солёный привкус счастья, будто крови глотнув из обожженныхсолнцем губ. Твоих, чужих ли. Окунаясь в раскалённые каменные лабиринты,впитывать в себя город, такой же острый и сладкий, как украденный поцелуй.Тонуть в паутине улиц. Принимать всё что есть, как чудо.
Сегодня, сидя на Ганге перед рассветом, я плакала. От... от того чтобез всего этого вокруг, меня нет. Я чувствую своё место здесь. От любви крассветам, городу, его людям. Слёзы текли по шее и падали на колени. Наверное,я перегрелась. Ведь есть ещё время. И чёткое осознание того, что отпущенноевремя мне надо провести здесь. Если здоровье позволит. Надо акклиматизироваться.И залегать тут на дно до финала. Я плакала, наверное, от невозможности быть тутнадолго, как можно ближе к слову навсегда.
(Издневниковых записей)
В один из таких апрельских знойных дней, когда расплавленный мозготказывается функционировать, а язык – разговаривать, я и познакомилась с Ашей.Она сразу же мне понравилась. Совершенно пагал (сумасшедшая), такая же, как я,только смелее, отчаяннее, ярче. Аша стала для меня одним из символов Банараса,воистину города разбитых сердец.